Степа тащил к своей видавшей виды дюралевой лодке, новенькую Ямаху, мотор в 25 лошадиных сил. Как жалко, что его сейчас не видят, хотя бы бывшая жена…, да хоть кто-нибудь, но ничего увидят, он вообще-то специально поехал на речную протоку тайно ото всех, чтобы в случае неудачи не насмешить народ. Прицепил Степа к мятому УАЗику самодельную тележку с лодкой, взгромоздил в салон завернутый дерюгой новенький мотор, и отъехал по тихому. Мотор серьезный, с такими движками он еще никогда не имел дело, вот подучится малость, и тогда появится перед сельчанами со всей своею мощью.
«Ямаха» — его мечта с детства, он даже не понимал, что это такое, но говорил: «Вырасту, Ямаху себе куплю». И видел, как все уважительно и серьезно кивали головами, мол, да, это достойная цель жизни. Влез же он теперь с этой Ямахой в долги по самые уши. Сто тысяч, да за такие деньги в деревне можно новый дом купить. Двадцать он накопил, продавая рыбу, двадцать пять дал дядя из города под то, что будет его на рыбалку возить, ну и деньги вернуть ему придется, когда-нибудь. Остается пятьдесят пять на полтора года, это по три с чем-то в месяц, вполне терпимо, в случае чего, еще занять можно. Да, уж если на то пошло, то покатается и продаст, еще и в выигрыше окажется, главное голову на плечах иметь. Что надо Степа заработает уловом, теперь он тут всех на уши поставит.
На машине, по обычаю, он даже не захлопнул двери, чтобы не было потом душно. Здесь никто не залезет, а если и залезет, то потом не расплатится. Это все знают. В деревне если хочешь, то воруй. Не попался – твое счастье, а попался и ладно, в милицию сдают, пусть суд решает. В тайге же воровать нельзя. Если поймают, то человека не бьют, не ругают, просто раздевают по пояс, привязывают руки к длинной палке крестом и отпускают с миром. Если успеет дойди до дома, значит жив остается, а иначе гнус заедает. И если что, найдут того кто пакостит обязательно. Здесь же следы: кто, с кем, когда прошел, все видно, да и так не спрячешь. Все знают, у кого что есть, если лишняя вещь появилась, то про нее вскорости все узнают, вплоть до того, где, у какого продавца ее купил, и какие при этом велись разговоры.
С мотором Степан по умному поступил, он своей Ямахой всем уши прожужжал, ему верить и перестали, мало ли что кто балаболит. Он как в город поедет, говорит: «Да я за Ямахой поехал». Его и кликать теперь стали: «Степа – Ямаха», а то и просто «Ямаха», а опосля и вовсе «Яхой».
Тут один грамотей в деревне, учитель информатики, Николай Сергеевич, вычитал, что «Яхо» — это рабы у лошадей в «Гулливере», и обвинил Степу, что он раб «лошадиных сил». Степа в свое время «Гулливера» не осилил, но знал, что Гулливер великан, и не о каких «яхо» в связи с ним не слышал, значит все это, могло быть выдумкой, а значит, и обижаться не чего.
Короче, купил мотор Ямаха Степа в кредит. Был у Степы «Вихрь», и как раз накануне крякнулся окончательно. Помпа полетела, а за ней и движок накрылся, как говорится восстановлению не подлежит. Степа это событие скрыл, и к дяде в город, там моторчик приобрел, и пока новость не дошла, вынул его из упаковки, завернул в дерюгу и на протоку.
Ну вот, наконец-то дотащил Степан лодочный мотор до воды и выплюнул сигарету. Сигарета была всегда во рту у Степана, но он не курил. Такое вот своеобразие, когда сгрызет фильтр в мокрую тряпку, выплевывает, и новую вставляет. Не пил Степан и горькую. Рецепт же простой, напоили его однажды самогонкой настоянной на табаке, и как только Степу откачали в больнице, так он бухать и чадить перестал. Но как же без сигареты на улице показаться? Это же не нормально, люди засмеют: мужик – и не курит, такого не бывает. Вот Степан и нашел выход.
Перед ним вилась протока Анга. Проток было здесь не мало, но Степан избрал самую извилистую, хотя и с прямыми участками, чтобы испытать скорость и маневренность нового мотора. Опять же Анга, это его территория, он тут каждый кустик знает. Хотя вода после половодья уже упала, но еще не настолько, чтобы было опасно ездить, рискуя зацепить полузатопленные бревна.
Только сейчас на берегу, Степан внимательно рассмотрел свою мечту. Такой ладненький, серенький, но какая в нем чувствовалась мощь, а главное новый. Его-то «Вихрь» хозяев пятьдесят сменил, перебранный на сто рядов, а разогнаться на нем было бесполезно, бензину жрал ведрами, но чуть разгонишься – глох.
Степан опустил мотор в воду и прикрутил к заднему борту креплениями, подцепил к бачку с топливом, после чего тихонько оттолкнулся веслом от берега. Нос лодки не спешно стал разворачиваться по течению, и пока Степан устроился у заднего борта, посудина приняла нужное направление, даже не надо было подгребаться.
Степа перекрестился, взялся за ручку стартера и для проверки слегка дернул, и мотор заработал на холостых. Степан обалдел, он не ожидал такого. Чтобы раскрутить его «Вихрь», в лучшем случае уходило минут пятнадцать. Вставляешь веревку в паз барабана и дерг, вставляешь веревку в паз барабана и дерг, вставляешь…. Если кто в лодке, то берегись, шнур слетает и как по почкам хлестнет, а то и по черепушке, все в нос лодки убирались. Смотришь, раз чихнет, потом два раза, после крякнет, затем чуть схватится, и, наконец-то, заорет и все окутает вокруг сизым дымом. Можно ехать.
Тут же что-то невероятное: никаких усилий, ни вони, ни гари, и работает тихо. Сначала нужно потихоньку, обкатка, это Степа понимал. Он подождал минуты три, пока мотор прогреется, и включил движение «вперед», немного дал газу, и берега Анги, поросшие ивой, заскользили мимо Яхи. Впереди, сразу же вылетели два кулика и заскользили над водой почти касаясь поверхности крыльями. Кулики-перевозчики всегда раздражали Степана по той простой причине, что он никак их не мог догнать на лодке, теперь, видимо у него появился шанс, и он чуть поднажал. Лодка пошла быстрее и нос слегка приподнялся. Прибавили и кулики, непринужденно летя в сантиметре от воды. В этом месте протока была прямая как стрела, и Степан, не раздумывая, стал все более прибавлять газ. Мотор взревел, вода под ним закипела, нос задрался высоко вверх, а брызги от бортов превратились в красивые фонтаны. Лодка не просто стала набирать скорость, казалось, что суденушко сейчас взлетит, по крайней мере, подпрыгивая на волне, она не сразу опускалась на воду. Прибрежные деревья и кусты, потеряли свою индивидуальность и теперь проносились мимо в виде сплошного фона. И вот, наконец, кулики-перевозчики не выдержали и один за другим, недовольно крича, резко свернули к берегу, иначе бы лодка настигла их и подмяла бы под себя.
«Ого-го-го-го-го». – Загоготал в восторге Степа. – «Вот так мы их. Как детей сделали».
Из-за непривычно высоко задранного носа моторки, и из-за необычно большой скорости, лодочник чуть не пропустил поворот. Степа круто повернул ручку мотора вправо, и лодка заложила крутой вираж влево, так, что край борта чуть не коснулся воды. Всё, теперь Степана ничто уже не могло остановить, он как бы опьянел он стремительной скорости и крутого виража. Начиналось место, что в народе прозвали «калачи», из-за извилистости русла речки, к тому же перемежающегося небольшими порожками. Ширина протоки здесь часто сужалась, а стволы ивы и тальника торчали с обеих сторон прямо из воды. Тут-то и началась потеха.
Вираж вправо, затем тут же влево, опять вправо. Скорость была просто бешенной. Обычно до «калачей» Степан на своей таратайке доходил минут за сорок, а сейчас от начала старта не прошло и пятнадцати минут. Снова поворот, и снова лодка чуть не ложится на бок. Сухие стволы тальника коряжисто тянули свои кривые пальцы к Степе, ветки просвистывали над его головой, так что он только успевал нагибаться. Врешь, не возьмешь. Фарватер Яха угадывал чутьем и многолетним опытом, но если ранее он ничем не рисковал, то сейчас его реакция должна была быть мгновенной и выверенной до миллиметра, и Степа поражался, насколько четко и интуитивно верно вели себя его руки, вписывая, обретшую крылья лодку, в крутые повороты.
Лодка выскочила из «калачей» на широкий омут, Степа приподнялся, и его драную кепку снесло с головы порывом ветра. Степан, не раздумывая пустил лодку по кругу, и успел пронестись над падающим головным убором, так, что он упал на дно посудины. Ух-ты, это уже было кино. Степа даже огляделся вокруг, может, кто случайно увидел его пируэты с берега, но прибрежные кусты не скрывали за собой восхищенных глаз. Степа подумал, что если бы его сейчас видела его «бывшая», то сразу же захотела бы вернуться к нему вместе с сыном. У них деревня какая-то заговоренная, учителки местной школы выходили замуж, только за простых работяг и рыбаков. А как рожали от них, лет через десять разводились. Школа то в деревне не большая, а сейчас и подавно, но все девять учительниц имели одинаковое семейное положение – никакое. При этом каждая гордилась своим поступком, и если в их коллективе появлялась замужняя, давили на нее, пока она, либо не уходила с работы, либо не вступала в их клуб разведенок. Степа так и не понял, что это такое было, и зачем с ним такое проделали, тосковал по своему сыну, благо, что мать отпускала его с ним иногда на речку.
Войдя снова в русло, Степан устремился дальше. Теперь у него появилась цель, узнать, за какое время он доедет до «Триустья», где, собственно, и кончалась Анга, впадая в другую протоку. Это для того, чтобы потом, небрежно сплюнув, буркнуть мужикам: «Да я до «триустья» за тридцать минут долетел». Тогда как обычно, если кто добирался за полтора часа, это считалось не плохо. Часов у Степы не было, но примерно он время чувствовал, и тут важен был сам факт быстроты, а плюс-минус десять минут никого не интересовали.
Теперь Анга, хотя и продолжала петлять, но уже более плавно, с большими запрудами на поворотах, и так как, на «калачах» Степан все же притормаживал, то теперь мог уже без боязни прибавить еще скорости. Теперь ему никакие повороты были не страшны. Он подумал, что можно устраивать гонки на протоке, привлечь сюда иностранных туристов. Мечта подхватила рыбака, и быстрее его лодки нарисовала разноцветную картину, в которой Степа пересчитывает барыши в иностранной валюте, берега Анги укатаны в бетон и усыпаны зрителями, за которыми видны роскошные отели. Иногда сюда приезжает покататься сам президент или даже премьер-министр и все это благодаря Степе. И еще, к нему возвращается жена, называя себя последней дурой и неучем.
Впрочем, мечтать на извилистой реке было опасно, Степа на мгновенье отключился, но этого хватило, чтобы борт цепанул за торчащий из воды кустарник и свисающая ветка больно его хлестанула по лицу. Степа встряхнул головой, разбивая витраж мечтаний, и переключился на эту быстропроходящую реальность.
Скорость завораживала, и протока на такой скорости превращалась в необычную дорогу. Ветерок стих, и вода впереди лодки уподоблялась совершенному зеркалу, в котором, Степа отчетливо видел облака с разрывами голубого неба, и перевернутые берега, еще более четко окормляющие водную дорогу. Дорогу с глубиной. И никого здесь нет, ни ГАИ, ни препятствий, ни встречных машин. Здесь просто человек один на один с простором.
Степа оглянулся вокруг, и его удивило, как изменение скорости вдруг поменяло окружающий пейзаж. Как же он не замечал этой красоты раньше. Ведь он приезжал сюда, чтобы порыбачить, взять побольше рыбки, продать ее и на вырученные деньги купить, что ему вздумается, чаще всего всякую ерунду. Он использовал эти места, знал их, но не замечал их самих. Теперь же они представились ему невероятно прекрасными, или скорее невероятно родными. Это же все его. Здесь же больше никого нет, и никому эти места больше не нужны. Отсюда все хотят убежать в города, а то и в другие страны, и бросить их, как престарелую мать, что отдала детям все силы, а теперь осталась в одиночестве.
Степа даже растерялся, на него нахлынуло нечто такое, чего он никогда не испытывал: то ли жалость, то ли нежность. Он пытался найти слова для этого чувства и не мог, в голову почему-то лезли одни матерные слова, но Степа понимал, что они тут, ни к месту. Наверное, ему смогла бы помочь жена, она ведь всегда помогала ему сказать то, что он не мог выразить, и его восхищала эта её способность. Однако она была далеко. Но всё же новое чувство рвалось наружу, восхищало Степана, пока вдруг из темных речных глубин не всплыло неизвестное ему ранее слово: «Родина». Все, что вокруг него, это Родина. Степан вздохнул и прослезился. Или, может быть, это ветер от скорости, выдавил слезы из уголков глаз.
До «триустья» оставалось совсем немного, когда что-то сначала стукнуло по днищу, затем раздался невероятно сильный удар и скрежет. Степан ничего не успел понять, как ручку газа вырвало из его рук, а не управляемая лодка на бешенной скорости, ломая кусты, вылетела на берег. Степан, кувыркаясь через голову, полетел в нос лодки, больно ударяясь плечом и поцарапав ногу о борт.
Переведя дух, Степа прислушался к себе, вроде бы все системы жизнеобеспечения работали нормально. Он тихонько приподнялся и первым делом посмотрел на то место, где должен был быть мотор. Это место было пустым, более того, дюралевый борт на корме лодки смыт, выгнут и даже порван в одно месте. Степа посмотрел на реку и все понял. Мимо него проплывал вывороченный топляк, он, то погружался в воду, то всплывал, а из него торчали два винта, один старый, ржавый, с поломанными лопастями, а другой новый, блестящий, с торчащей свежесрезанной шпилькой. Вместе с бревном кочевало и радужное бензиновое пятно, и всплывающие со дна пузырьки.
Да, знал Степа про это бревно, почти у самого «триустья», уже напарывались на него мужики, даже вывернуть хотели, но сил не хватило. Так-то оно обычно под водой, а как вода спадет, то над водой, а сейчас такое время, что только чуть прикрыто было водной гладью. Обычно, помнил про это бревно Степа, тут чуть левее надо брать и все дела, но увлекся мыслями, забыл. Картина была ясна: на полной скорости лодка налетела на бревно, чуть притопила его, винт врезался в древесину, мотор от удара подкинуло и вырвало крепления с заднего борта. Бревно от удара выворотило из ила, лодка улетела на берег, а мотор пошел ко дну. Вообще здесь все дно Анги в бревнах, во времена лесоповала гнали их по реке, пока была возможность. Многие тяжелели от воды и тонули. Лежат они себе и никому не мешают, но некоторые почему-то одним концом всплывают, и это уже беда для лодочников.
Достать теперь мотор — гиблое дело, на дне жидкой глины и ила по пояс. Мотор тяжелый, его сразу засосет и замоет. Да если и достанешь, что толку, проржавеет уже весь, забьется всякой дрянью, дешевле новый купить. Да и засмеют его тогда в деревне, а так никто ничего и не узнает, денежки потихоньку выплатит и все шито-крыто.
Степа прислушался к себе, жалко ли ему было мотора? Вообще не жалко, как-то все было на месте. Ямаха, был как мечта, а мечта она есть, а потом раз и ее нет, но главное, что он все же прокатился с ветерком, он сделал этих придурков куликов, он за полчаса доехал до «триустья». А мотор такой и не нужен ему вовсе, какой смысл, только зависть и искушения. Купит он у знакомого старую «Москву» и будет себе ездить потихоньку, но будет теперь что внукам рассказать. А главное — он теперь знает, что такое Родина.