Введение
В данной небольшой записке хочется расставить основные акценты касательно отличия христианского философского мышления от остальных типов философствования.
Сразу хочется пояснить, что здесь под редукцией будет пониматься исследование основ мышления внутри глобальных философских систем. Редукция — это именно стратегия мышления, по исследованию самого способа или метода мышления, по обнаружению тех фундаментальных констант, исходя из которых разворачиваются и религиозные доктрины, и социальные проекты, и вообще видение мира в определенном ракурсе. Несомненно, редукция глубже интроспекции вообще и рефлексии в частности, поскольку связана не с наблюдением вообще, или с отслеживанием какого-либо внутреннего параметра, а связана именно с поиском основ самого способа восприятия.
Интуитивно, таких основ не может быть много, вернее подобная основа может быть только одна. Хотя философия с помощью редукции вышла на две фундаментальные основы, которые здесь будет условно называться: трансцендентальная и феноменологическая, и которые по очереди лидируют в построении философских систем порождая те или иные доктринальные системы. Предполагается, что все же существует одна фундаментальная основа мышления, явленная фактически, но не достигнутая пока усилиями редукции. Назовем эту основу «монархической».
Трансценденция
Несмотря на то, что сам термин «трансцендентальная редукция» восходит к философам «нового времени», а слово «трансцендентный» впервые вошло в употребление у блаженного Августина, но ничего нам не мешает найти следы подобного метода и в иных философских системах, и нас это с неизбежностью приводит к Платону, впервые обосновавшего и построившего на этом методе свою доктрину. Аналогом трансцендентальной редукции у Платона служил «анамнесис». Поскольку существовало, только вечное сущностное Благо, и небытийная материя, то душа, оторвавшаяся от Блага и устремленная к материи, обретает тело, как свою остывшую и разваливающуюся оболочку-тюрьму. Дальнейшей нисхождение души (катабасис) приведет к ее полной дезорганизации и рассеиванию, чему и противопоставляется «анамнесис», т.е. воспоминание души о своем прежнем существовании в Благе, что позволяет душе оторваться от сочувствия к ипостасному телу, от воипостазирования и начать процесс «анабасиса», или вознесения обратно к Благу. По сути «анамнесис» есть процесс не только отрыва от повседневного не-философского мышления, но и отрыва от натурфилософского мышления, предполагающего поиск основ связанных со стихиями мира. У Платона существовал и термин «занебесье» (гиперурания), служивший аналогом позднейшего термина «трансцендентный». Припоминание собственного истока — это несомненно трансцендентальная редукция в ее онтологическом аспекте, с элементами гносеологического трансцендентирования, поскольку Платон все же предполагал, что душа коснувшись «занебесья», возвращается в космос для помощи другим душам, объясняя им положение дел. Образно Платон описал это в метафоре «пещеры», где онтологическая трансценденция есть выход из «мировой пещеры», а гносеологическая трансценденция есть возвращение в оную, для освобождения узников.
Но, например, Плотин, уже полностью отринул гносеологический аспект, предполагая, что анабасис к Единому и есть онтологическая и конечная цель всякой души. Сам Плотин вместо термина «трансцендентный», употреблял выражение «эпекина усия» (по ту сторону сущности), и именно это выражение стали переводить на латинский как «трансценденция».
Метод «трансцендентной редукции», через посредство блаженного Августина подхватила католическая теология, и применяло ее в схоластических построениях.
Этот же метод применил и Декарт в своем знаменитом «когито эрго сум» — «Я сомневаюсь, и поэтому существую». Этим же методом пользовался и Кант в своих философских построениях, отделивших «трансцендентное», то есть само «изначальное», от «трансцендентирования», как метод и процесс трансценденции. Затем этот же метод был положен в основании как гегельянства, так и марксизма, и послужил опорой для современного материалистического мышления.
Дело в том, что с точки зрения мышления основанного на «трансцендентальной редукции» центром и основой мышления является носитель мышления, будь то платоновская «душа», или декартовский субъект, или кантовский трансцендентальный субъект. Именно он определяет то, к чему устремлен. Для Платона это был логос, или идеальный мир; для Декарта и Канта некий Бог, для материалистов некая «материальная природа» с неоткрытыми еще законами. Теизм Платона, или деизм Канта, есть только изменение знака с «плюса» на «минус», ибо, что Благо, что «философский Бог», это просто некая философская оболочка, наполняемая тем или иным содержанием: благом, существованием, материей, или чем-либо иным. Трансцендентальная редукция открыла «того, кто делает нечто», и не важно, что он делает или к чему устремлен, важно, что делающий — есть.
Трансцендентальная редукция привела к удвоению мира и появлению «означающего» и «означаемого», поэтому всякое определение, всякая знаковая система вообще, начиная от любой языковой, или письменной системы, и заканчивая любой научной теорией есть результат трансцендентальной редукции.
Трансцендентальной редукции всегда нужна опора, в виде ли сущности, или идеала», или некого «запредельно фундамента», или «вещи в себе», или «чистого субъекта», относительно и на основе которого и осуществляется дальнейшее мышление, строящая некий структурный каркас.
Феноменология
Феноменологическая редукция отличается от редукции трансцендентальной, ибо делает упор не на «том, кто делает», а на том «что делается». Собственно, феноменологическая редукция редуцирует «само Я», «субъекта», оставляя одно сознание как поток и как процесс. Оставляя чистое стремление, как интенцию.
Несомненно, первым феноменологическую редукцию совершил Аристотель, который был страшно недоволен удвоением мира у Платона, и поместив логосы внутри сознания сделал концептом само сознание, само восприятие, и платоновский идеальный мир, тут же исчез из реальности. Собственно, и само слово «реальность» — трансцендентальное, ибо у феноменологии своя реальности – феноменологическая, как и свой феноменологический субъект живущий в интенциональном пространстве.
Несмотря на всеобщий респект к Аристотелю, последовательно его философский метод описал и обозначил Гуссерль. Он положил в основу само мышление, ибо декартовское «Я сомневаюсь», слишком сложная конструкция, ибо «Я» ли сомневается, и какая разница кто сомневается, поскольку есть само сомнение. И тут же и «декартовский субъект», и «объективный мир», и «философский бог» оказались излишними и не доказуемыми. «Жизненный мир» Гуссерля это феноменологический мир текущих потоков сознания.
Феноменология с неизбежностью привела к негативному экзистенциализму, так что и экзистенциализм в своей основе использует именно феноменологическую редукцию, вершиной использования которой был Хайдеггер, окончательно превратившего человека в некое онтологическое посредство между началом и концом, не сводимого, ни к субъекту, ни к объекту, а обладающего своим собственным «феноменологическим миром».
Особое место в череде философом связанных с феноменологической редукцией занимает Мамардашвили, который обосновал связь между феноменологической редукцией и натурфилософией древности.
Сама по себе древнегреческая натурфилософия есть момент выродившейся феноменологической редукции, то есть ставшая наукой, забывшего свой метод, но еще пользующаяся терминами им порожденными. Так же, как и материалистическая наука, потеряв метод трансцендентальной редукции делает вид, что принимает решения и строит теории исходя из эмпирики и опытных фактов, хотя на самом деле, тот или иной исследователь проводит трансцендентальную редукцию, получает целостный вывод, под который уже подстраивает фактическую базу, игнорируя мешающие этому факты.
Итак, «стихии», это не есть некий изначальный элемент, ибо подобное суждение есть суждения человека с трансцендентальным мышлением. Стихии, как указал Мамардашвили в работе «Сознание и символ», есть точка разрушения знака или концепта, это точка появления чистого феноменологического сознания, когда то, что мы чес то называли остается позади, и становится феноменом. Собственно, это вход в том смысл, когда сознание и символ соединяется. Отсюда понятно, почему стихий было четыре и почему они располагались по сторонам света, ибо для феноменологической редукции важнее ориентирование в потоке, в направлении и пространстве, чем сами концепты. Конечно же поиск натурфилософов в тех или иных стихиях «начало мира» показывает непонимание философов уже с трансцендентальным мышлением, основ феноменологического взгляда.
Отсюда видно, что «феноменология» исторически первичней, чем «трансценденция». Феноменологическое мышление лежит в основе архаики и матриархата, а трансцендентальное мышление лежит в основе язычества и патриархата.
Монархичность
Здесь сознательно не связывается напрямую «монархическое мышление» с христианством, ибо предполагается, что его элементы существуют и в других мыслительных стратегиях, хотя именно в христианстве эта стратегия доминирует.
Проблема в том, что христианский стиль мышления, или «ум Христов» не улавливается нив трансцендентальных, ни в феноменологических терминах, откуда произрастает та странная ситуация, когда христианство использует и тот и другой метод, ни сводясь ни к одному из них. Отсюда и печальная проблема взаимного анафемствования разных частей христианства, ибо в каждой из ветвей доминировал тот или иной подход, или же их комбинация во всевозможных пропорциях.
Так, например, в антиохийской богословской школе доминировал феноменологический подход, а в александрийской доминировал трансцендентальный подход. Константинопольская школа пыталась создать некий их синтез, и одновременно явить собственно христианский метод, который условно и можно назвать «монархической редукцией».
Если в основании трансцендентальной редукции лежит «идеальная стационарная мысль», а в основании феноменологической редукции лежит «идеальное текучее сознание», то в основании «монархической редукции» лежит «личность». Что такое «личность» в христианском понимании невозможно выразить ни в терминах трансцендентальной, ни в терминах феноменологической редукции. С точки зрения одной это «не сущность», а с точки зрения другой это «чистое отношение», но сами «каппадокийцы» определяли личность через «монархию Отца». Условно говоря «монархизм Отца» объединяет в себе и трансцендентализм Сына, и феноменологизм Духа, как «Рождение» и «Исхождение» и оба подхода являются проявлением этой «царственной личностности».
Собственно, все сугубо христианские богословские термины: «воипостазирование, кеносис, тропос, ипостась», пытаются ухватить то странное положение понимания христианской личности, которая утверждает Его личностные бытие, не как представительство природы или сущности, а как основа всяческого бытия. Это парадокс, ибо личность не может быть одна, как частное явление сущности, но в то же время должна единить.
Это и означает, что «личность – не природа», ибо личность свободна от своей природы, и в момент отдачи своей природы и открывается сущность личности. И эта отдача сущностных энергий, поскольку сущность неотделима от личности, есть ее тропос, как способ существования; сама личность при этом находится в кеносисе, а осуществляет перихоресис по отношению к другой личности, которая воипостазирует энергии ее природы.
Именно в этом «монархичность Отца» открывается как «личностное единство и любовь». «Бог есть» и «Есть» это имя, открываемое в том смысле, что никакого Бога и нет, ибо «Бог Он Есть», а не то что «Бог есть». Бытие — это имя, а не сущность, но имя Чего? Это имя Того, Кто открывает, что Он есть, и открывает в Сыне и Духе, в трансцендентализме и феноменологизме.
Ни трансцендентализм, ни феноменологизм не открываются, а открывают, и в этом глубочайшая разница от христианской редукции, как редукции откровения, поэтому все как бы переворачивается, это Бог личность, а человек – сущность, которая должна стать личностью.
Если же Бог сущность, а человек – личность, тогда и рождается и трансценденция и феноменология, ибо именно грехопадение привело к затмению монархизма Отца, породив феноменологизм Евы и трансцендентализм Адама.
Но если Бог – личность, тогда и рождается Сын, воипостазирующий сущность человека, поэтому монархическая редукция христианства по определению христоцентрична.