В году этом белых грибов уродилось, видимо – невидимо, только вот выехать за ними вместе с монастырскими школьниками всё не удавалось, то, видишь ли, погоды не было, то времени, а то подвезти некому. А сегодня, раз, и сошлось всё, вот он бор, стой, да любуйся. С ребятами мы уговорились далеко друг от друга не уходить и перекрикиваться постоянно, а то, как Колька недавно, заблудимся. Месяц назад напросился он со старшими грибниками в бор на Уазике поехать, а когда все пошли в лес, ему и говорят: «слушай, Колька, ты посторожи Уазик у обочины, рядышком походи, а мы тебе грибов дадим, а потом другой кто постоит, ты же самый молодой». Колька на дыбы, я, мол, сам, да я не за этим сюда ехал, прямо разъярился. Видя такое дело, оставили вместо него взрослого, а Кольку с собой взяли. Тот сразу от взрослых отбился и в глухомань полез. Через два часа взрослые к Уазику вернулись, а Кольки нет, что делать, надо искать, пошли искать. Заблудиться тут трудно, бор на гриве растет, справа и слева болото. Идут и слышат какие-то хриплые вопли, побежали туда, а им навстречу Колька идет, весь мокрый, грязный, оборванный и голоса почти нет. Пожадничал Колька, решил подальше зайти, где никто не бывал еще и грибочков не рвал, да и попал Колька в болото, в самую трясину. Орал благим матом пока совсем не охрип, никто его не слышал, бился сильно, да все без толку, топь засасывала его все глубже. Он рассказывал, что все плохие дела свои вспомнил, что уже год не исповедовался, не причащался, вспомнил всех святых; обет дал, если выживет, то будет каждое воскресенье на службу ходить и каяться в грехах. Повезло Кольке, достал ногами до дна, так потихоньку и выбрался. Неделю тихий ходил, со всеми здоровался, совсем на себя не похож. Говорит, вера у него вновь появилась, как второй день рождения.
А бор прямо как в сказке, сухой, тихий, сосны как на подбор, травы почти нет, только седой мох все покрывает, в кронах, то белка прошмыгнет, то козодой пролетит, то сова ухнет. Поначалу грибов никто найти не может, тут приноровиться надо. Если будешь, как лось бегать, то и боровик от тебя убежит, надо тихо идти, молитовку читать и смотреть внимательно, глядь, толи листок буреет, толи земля из-подо мха выпирает, присядешь – вот он родимый. Мох разроешь, а грибок почти круглый, как мячик, бархатная шляпка ножку облегла. Остановишься, всмотришься вокруг, глянь – вон еще, и еще, они, кажется, от взгляда появляются, играют с тобой, не было же ничего и вот на тебе.
Рядом присаживается Злата, в руках два белых гриба:
– Возьмите, батюшка себе в корзинку.
– А ты чего это? Давай себе собирай, дома мать и братьев-сестер порадуешь.
Вот так Злата. Две недели назад нашли потерявшего отца. Он в монастырь уже больным эпилепсией приехал, в самой тяжелой форме, по два-три приступа в день, а ведь не сдавался, женился здесь, за пятнадцать лет семерых детей нарожал со своей супружницей. В последний год сдавать стал, врачи говорят «органическое поражение мозга»: то обидится без причины, то в гнев войдет, то заговаривается, и приступы участились. Короче, пошел как-то вечером на молитву в монастырь и домой не вернулся. Видели его разные люди в разных местах, да все противоречиво. В милицию заявили, а где его искать никто и ума не может приложить. Через месяц местные мальчишки пошли за грибами, и обнаружили его на краю бора. Патологоанатом сказал, что умер от воспаления легких несколько дней назад. Странно, был он в чужой одежде и не истощен. Все решили: специально ушел, понял, что с головой совсем худо и ушел от греха, и от больницы подальше. В хозяйстве от него в последнее время никакой пользы не было, одна обуза, а тут пенсию назначили по потере кормильца. Крест ведь такой тяжелый был, а донес.
Злата после похорон совсем другой стала, она отца-то стеснялась, и в школе дерзила, а сейчас только про него и вспоминает, и чтобы она кому свои грибы отдала, такого раньше за ней не замечалось.
Все-таки грибы искать увлекательное дело, тут азарт присутствует, но нужна и сноровка и талант. В монастыре у нас есть грибник-гений, Вальдемар. Пятнадцать лет он при монастыре, а не бывало такого, чтобы он в лес пошел и без грибов вернулся, рассказывать про грибы начнет, рот откроешь, и закрыть забудешь. И надо же, грибы ему жизнь так-таки и спасли. Странная история.
Постригли у нас как-то старичка в монахи, назвали Исихием. Добрый такой старичок, всем помогать порывался, только плохонький совсем, согбен и видит не важно. Правда со странностями, заказали ему в печке угли для кадила обжигать, а он печь растопит, подождет, пока разгорится, потом ведро холодной воды принесет, дверку печи откроет, да и ухнет туда ведро воды, а сам бегом из избы и сидит пока чад не уляжется. В монастыре жить наотрез отказался, пенсия у него, видишь, хорошая была, еще раньше дом купил, огород имел, кому что починить никогда не отказывался. Вальдемар к нему и прибился, они буквально как отец с сыном жили. Всё бы ничего, да Вальдемар на бутылочку налег, он и раньше любитель горячительного был, а как с Исихием пожил, так совсем меру потерял. Вести себя со стариком стал, как, он представлял, должен себя вести игумен с послушником. Старик ему и всю пенсию отдавал, и у стола прислуживал, и без его разрешения есть не садился, а если начнёт есть, то у него Вальдемар тарелочку отберет, хватит, мол, тебе, смиряйся. Это-то ладно, а то придет Исихий в пономарку, а у него синяк под глазом. К Исихию с расспросами, он сердечный то про грабли, то про полочку, о которые ударился. Но соседи дознались, побивать стал старика его поселенец, хотели милицию вызвать, а Исихий то осерчал, если говорит, Вальдемара тронете, я совсем уйду, Вальдемар, мол, святой человек, я грешный, сам о полочку ударился. Вальдемар же раздался вширь, ходит жизнью радуется, про монастырь забыл, даже за грибами ходить перестал, бывало, из постели сутками не вставал, Исихий ему и поесть принесет и подушку поправит, да еще у соседей бегал денег занимал, пенсии, видишь ли, ему на Вальдемара не хватало. Надо сказать, что у Исихия родня всё бандиты были. Про деда они как бы забыли, не до этого было, а как в бизнесе всё утряслось, тут и вспомнили. Приехали в деревню на «Хаммерах», как из кино, бритые затылки сразу в спину переходят, Вальдемар то быстро смекнул, откуда ветерком повеяло, да в окно и сиганул. Дед, понятное дело, им ничего не сказал, мол, живет как у Христа за пазухой, как сыр в масле катается, а соседи просветили ребят, что над их дедом молодой измывается. Те туда-сюда, времени у них тоже не много, просили передать: если что с дедом случится, то Вальдемар пусть этот сразу вешается. Оставили денег и укатили. А тому что, вернулся и все по-прежнему пошло. Кто знает, сколько бы это продолжалось, только попутал лукавый и Вальдемара. Лежал он, лежал и додумался, что пить и трезветь это плохо, а вот все время чуть-чуть пьяным быть это хорошо. Купил он ведро самогона, разбавил его ведром сыворотки и стал по наперсточку, каждые десять минут выпивать, мол, спирт веселье дает, а сыворотка здоровье, и будет он веселый и здоровый. Через месяц у него печень и почки отключились, раздуло, как барабан. Врачи, даром, что деревенские, а выходили, через ключицу прокол делали, там неизвестно что, короче запустили ему почки и выписали с циррозом печени последней стадии помирать. Монах Исихий из больницы все это время не вылезал, плакал, всех врачей озолотил, а как услышал диагноз, то видели, всю ночь молился. Вальдемар вернулся, оправился потихоньку, только вот Исихий слег. Надо отдать должное Вальдемар теперь сам за старичком ухаживал, да и вообще изменился очень, пить совсем перестал, вежливым стал. Вскоре Исихий и преставился с диагнозом хронический цирроз печени, а у Вальдемара диагноз не подтвердился. Похоронили монаха Исихия, и стал опять Вальдемар по грибочки ходить, тут как раз братки-то и приехали на помин души.
Они Вальдемара грамотно обложили, по всем правилам, профессионалы, все выяснили: и когда он в лес по грибы ходит, и куда, ну и за ним. Загнали, короче, в небольшой осинник, окружили, человек пятнадцать, удавочки достали, а найти не могут, все прочесали вдоль и поперек, одни грибы торчат, ушел, зараза. Так ни с чем и уехали. Вальдемар вернулся, белый как полотно, говорит, мимо него раз десять проходили, в упор смотрели, а не видели. Страху он, конечно, натерпелся, и все Исихия просил своих родственничков отвести. Как вернулся, совсем притих, похудел, и характером прямо на Исихия похож стал. Во, дела.
Ну ладно, сколько можно собирать, уже корзина скоро полная, пора и обед варить.
Мальчишки костер разводят, дрова ищут, девчонки грибы варят, консервы вскрывают, да хлеб режут.
Вон Елизавета, видная девка, счастливая, песни поет. Сошлась ее мать с хорошим человеком, да и решили новую жизнь на новом месте начать, вот и прибились к расейскому монастырю с Украины. Лиза в нашу школу пошла. Месяц они на загляденье прожили, а потом оба родителей в запойный штопор ушли, через недельку Елизавета в монастырь прибежала в слезах, говорит, что отчим её прибить хочет. Дело серьезное, оставили ее в монастыре жить, а дома неприятность случилось, как на самом деле-то все было трудно теперь сказать, свидетелей не было. Отчим говорит, что застал жену с другим, а та, что он сам повздорил с собутыльником. Как бы то ни было, но ткнул отчим дружка своего в ногу перочинным ножичком, попугать хотел, и рана-то не глубокая, да повредил ножичек вену или артерию, пока суетились, жгут искали, парень и помер от потери крови. Мать Лизы, рада стараться по полной на мужа в милиции накатала, и про дочку вспомнила, и дали болезному ни мало ни много, десять лет. Вот такие грибочки. Отчим в тюрьму сел и сразу свою жену зекам в карты проиграл, это с одной стороны, а с другой — родственники убитого матери Лизиной отомстить хотят, считают, что она виновата, так и пасут ее у дома, то деревенские с обрезами, то зэки с кистенями. Короче, теперь мать в монастыре живет и носа оттуда не кажет, а Лиза замуж вышла, наш выпускник с армии вернулся, сразу углядел ее. Год ей еще учиться, молодой муж уроки ее заставляет делать, в хорошисты выбилась.
Ох, находился, кости гудят, ну давайте помолимся перед едой. Да, грибы сытная и вкусная вещь, после еды немного можно и отдохнуть, на мху пушистом полежать. Солнце не печет, ветерок обдувает, ни комаров, ни мошек, птицы поют, задремать бы, да дети просят рассказать чего-нибудь. Чего рассказать-то, а знаете ли вы сказку о войне грибов? Не знаете? Вот те нате. Она считается самой древней русской сказкой, ну слушайте.
Дело было так. Жили грибы в лесу самовольно, кто что хотел, то и делал, но не доставало им порядка, и решили они выбрать себе Царя. Много было разных споров-разговоров, в конце концов, выбрали в цари Гороха. Выбрали, потому как Горох добрый был и чудаковатый, на голове у него шапка с бубенцами, рубашка в горошек, а им такой и нужен, чтобы и правду держал и в их грибные дела не лез. Жил царь Горох на знатном высоком месте, и место это по разному называли, кто «грива», кто «гряда», кто «гора», а кто «грядка», да впрочем все едино, это кому как удобно. К тому же место то было огорожено, и называлось «огородом» или «городом», это кому как нравится. Царь Горох рос высоким, все пытался до самого неба дорасти и, хотя считали его все за «шута горохового», был он справедливым, но немного грустным царем. Наверное, от того, что никто его не понимал. Он небесного хотел, а получалось не по земному, смешно, все вокруг потешались, вот ему грустно и было. Грибы же больше земными делами интересовались, от неба шляпками закрылись, ясно дело, их мать-то плесень земная, потому скоро и надоел им царь Горох. Зачинщиком у них гриб Боровик стал. Он, видишь ли, до царя Гороха главным в лесу считался, хотя его наградами и званиями никто не обделял, но все равно не тот статус, сам мечтал на престол воссесть. Замутил Боровик весь лес и давай против царя войско собирать. В лесу к тому времени все по сословиям уже были разделены. Белые грибы это офицерство, белянки вроде дворянок, рыжики за мужиков шли, сыроежек все больше в монашество тянуло, опята вроде как крестьянство, а грузди под листвой свои скрытые делишки крутили, люмпен-пролетариат. К чести грибов, надо сказать, не все против царя Гороха пошли, но и препятствовать не стали, в войско к Боровику в основном грузди записались, теперь уже всё для боевых действий готово было. Вот впрочем, и вся сказка.
Во, дети загудели. Как это вся? А вот так, вся и весь сказ. Чем кончилась? А кто сказал, что кончилась, а мы с вами за царя Гороха, вот ножи взяли, в лес и пошли войско грибное проредить.
Можно и по-другому, раз это русская сказка, наверное, она о русской революции. Это о том, как плотское атакует духовное, наверно для того, чтобы человек понял что-то очень важное.
Замолчали вдруг дети. Мимо трое местных идут, в зубах у них цигарки, лица помятые, у одного фонарь под глазом светится, явно друзьям плохо. На ребятишек зло посматривают, слова гнилые говорят, сквозь зубы слюной поциркивают. Наверное, это их грибное место. Когда грибы начинаются, то деревня не просыхает, им даже денег не дают, сразу в заготконторе грибы на бутылку меняют, а ведь кто по сноровистей, тот за сезон может и на машину насобирать. Вроде живи да радуйся, а вроде — война кругом.
Пойдемте, дети дальше, костер только залейте.
Вот по этой лесной дорожке и пойдем, здоровья кругом сколько, в воздухе дух такой свежий. Солнце сквозь хвою пробивается и по пути блики играют, с детьми резвятся.
Вон куда нас дорога привела, в Собурово, на высокий берег Чулыма. Слыхали мы про это место, только никто не бывали здесь никогда. Прямо под ногами крутой песчаный обрыв к реке вниз метров пятнадцать, а то и все двадцать. Этой весной, сильно подмыло, потому что внизу свежие сосны валяются, у деревьев на краю длинные корни висят. А видать-то вокруг так далеко. Дети тут стали с обрыва в песок прыгать, берег хоть и крутой, но плавно к воде спускается. Смеху, визгу, криков то сколько, вниз сиганут, а дальше как по горке, обратно по корням сосен вверх лезут, чистые мураши. Может опасно? Ладно, пусть резвятся, перекрестить только, что бы не случилось чего.
Говорили тут и кладбище недалеко есть, надо взглянуть.
Ага, вот три креста, да обелиск со звездой только остались, берег уже и к ним вплотную подошел. Из обрыва на треть торчит старый гроб, наверно, на следующий год не будет кладбища, смоет его река. Как у Рубцова Николая:
А весною ужас будет полный,
На погост речные хлынут волны,
Из моей затопленной могилы
Гроб всплывет забытый и унылый…
Сам не знаю, что это такое,
Я не верю в вечности покоя.
На крестах никаких имен, лишь старые полотенца остались. Не верил раб Божий Николай в вечность покоя, а зря. Присяду, посижу здесь, детишек надо потом позвать, пусть литию об усопших споют, поди, никогда здесь литий-то и не пели, пусть покойнички перед дорогой порадуются, скоро тоже с обрыва съедут. Гриб человек, воистину гриб, из земли исходит и в землю превращается. Какое же сегодня удивительное небо тихое, и так спокойно смотрит на все наши дела, как же милость Божья покрывает всех нас.