(Опыт реконструкции самосознания утробного младенца)
«Ангелы малых сих на Небесах всегда видят лице Отца Моего Небесного» (Мф. 18.10).
Введение.
Опыт реконструкции самосознания утробного младенца это попытка дать внутреннюю логику становления человека. Для удобства такое становление, как этапы овнешнения самосознания, разбито на три условные этапы: богослов, философ и ученый, чтобы подчеркнуть важные сдвиги в модусах бытия утробного младенца. Эти условные наименования означают, что при своем развитии самосознание, с религиозной точки зрения, не может не пройти через напечатление трех разнокачественных сфер: божественной, духовной и физической.
1. Богослов
Собственно самосознанием может обладать только Бог. Поэтому человеческое самосознание, именно как возникающее, обязано иметь в своем основании иное самосознание, настолько же более глубокое по отношения к «я», насколько осознающее себя «я» глубже бессознательного куска материи. Поэтому мы можем говорить именно о творении человеческого «я» как целостного и единого самосознания, исходя из наличия Бога.
Самосознание могло возникнуть только мгновенно и навечно, иначе любая временная протяженность тут же противопоставила бы моменты самосознания, и возник бы ансамбль структур, а не единство «я».
Самосознание могло возникнуть только как «со-знание» или совместное знание, иначе оно бы никого и ничего не знало кроме самого себя. При этом такая совместность предполагает некоторую сопричастность, но в тоже время и кардинальное отличие, иначе сознание воспринимало бы своего соучастника, как момент собственного «я».
Явление самосознания невыразимо и неописуемо никакими средствами по причине отсутствия какого-либо масштаба и ориентира для этого, поскольку любое средство — это уже отчуждение от межличностного общения между новым человеческим самосознанием и Богом.
Общение между Богом и новым самосознанием, происходит не в виде передачи информации, а в виде обмена бытием. Поскольку личности ранее не существовало, а Бог был всегда, то личность отдает свое относительное бытие, а принимает от Бога Его благодатные энергии. Этот процесс есть одновременно процесс узнавания и восприятия личностью Бога, и это восприятие и есть основное содержание первичного «я».
Человеческое самосознание в Боге никого не воспринимает кроме Бога, самого себя, и своего отсутствия в Боге, поскольку личность сотворена творческим усилием Бога из небытия, и, таким образом, наличие небытия отделяет личность от Бога и составляет своеобразную границу личности.
Человеческая личность имеет как бы три стороны: сторону, обращенную к Богу; сторону, обращенную к себе; и сторону, обращенную к своей границе, или к небытию. Все три стороны не есть части личности, но необходимые аспекты ее самосознания.
Сторона, обращенная к Богу, воспринимает Его как Троицу. Троица является умопостигаемой «утробой» в которой скрывается непостижимое божество и тайна явления «я». В Боге нет никакой смысловой разнесенности, ибо Бог есть Простое Единство тождественное само себе, и «троичность» есть единственное и первичное различение, глубже которого ничего невозможно различить в Боге. Троичность Бога воспринимается личностью, как сверхродное «солнце», в котором присутствует недоступная и неразличимая глубина, умное личностно-заботливая «поверхность» и благодатное светолитие, благоустрояющее «я», — то, что обозначается в православной догматике: Отцом, Сыном и Святым Духом. Личность окружена простым Богом, как несгораемое вещество в Солнце, что Солнцем согревается, питается и приветствуется. Общение, жизнь и восприятие для первичного «я» — тождественные явления.
Сторона, обращенная к себе, воспринимает не только свою собственную невыразимую целостность, простоту и самотождество, но и свою отличность от Бога. «Я» знает себя как «само-себя-разумеющее», а Бога, «само-собой-разумеющееся».
Сторона, обращенная к своей границе, воспринимает собственное небытие не как отсутствие (укон), ибо изначальное небытие уже недостижимо, а как возможность (меон). Внутри этой возможности личность может развиваться и изменять собственную границу.
Таким образом, «небытийная граница» открывается первичной личности как творческий источник тварных влияний или смыслов-логосов, так же сотворенных Богом и произрастаемых под жизнетворным влиянием божественных энергий.
При этом «граница возможностей» личности подразделяется на три сферы: «духи, души и стихии» и в библейском символизме обозначаются как «небо, бездна и земля». «Земля», в свою очередь, делится на «Адама-Эдем-Рай», а растения в Раю на три категории «Древо Жизни — Древо познания – Другие деревья». Предполагается, что личность, являясь посредником между Богом и творением, благоустрояет меонический «мир возможностей» в соответствии с замыслом Бога в «мир действительностей». Так и сама личность должна пройти путь от «образа» возможностей, к «подобию» действительности.
Личность, черпая благоустрояющие энергии от Бога, проводит их в тварный мир, одновременно реализуя свой собственный потенциал и становясь проводником божественных энергий в мире.
«Само-себя-разумеющее», черпая смыслы из «Само-собой-разумеющегося» дарует их «друг-друга-разумеющим» или тварному миру.
Посредническая миссия личности содержит в себе и возможность первичного испытания. Бог, данный личности как «очевидность», вернее как «очевидное-невероятное», более непосредственен, чем «неочевидно-вероятная» граница, и личность имеет возможность реализовать себя в своих границах не посредством божьего представительства, а непосредственно через собственные границы путем забвения Бога.
Падшие логосы, воздействуя на сторону обращенную на себя, приводят ее в большую активность, чем сторону личности, обращенную к Богу, так что сверхпростота и сверхблизость Бога воспринимается пассивно, что и составляет содержание первичного искушения человеческого «я».
Таким образом, личностное самосознание ставит себя над творением в качестве бога, за счет Бога и блокируя Бога. По аналогии: «я» по отношению к своим границам является «богом», так же как «я» по отношению к «Богу», является как бы границей Бога. Самосознание желает осознать самое себя через собственные границы, а не через Бога. Личность как бы отворачивается, уходит от Бога и пытается самоутвердиться через многообразие логосного мира.
За редчайшим исключением, «я» всегда осуществляет этот неверный выбор, чем запускает механизм зла. Такая печальная картина является не только самовольным выбором «я», но и следствием воздействия «бракованных логосов», самоориентируюшихся не к Богу, а к небытию.
Понятно, что «я» не осознает своего «зла», как «зло», и его забвение Бога носит как бы характер «исследовательского любопытства», и последствия подобного движения души очень трудно осознаваемы и еще труднее преодолимы.
2. Философ
Личность, отворачивающаяся от Бога к своей границе, ради утверждения кажущейся самостоятельности, поневоле обращается не к Богу, а к Ничто, как своей новой опоре. Для этого есть свои основания, ведь личность явлена из небытия. Между Ничто и Богом есть парадоксальное сходство, Ничто, так же как и Бог, непознаваемо и недостижимо. Только Бог недостижим и непознаваем в силу Своей надприродности, а Ничто в силу своего отсутствия.
Однако, как и в Боге достижимы Его окрестности, в виде божественной энергии, так и в Ничто достижимы ее окрестности в виде творения. Творение же видится в виде «Креста». Конечно же, не собственно «Креста», а в виде парадигмального основания состоящего из взаимнопротивоположной пары антиномий.
Дело в том, что личность при отвращении от Бога затемняет свое личностное начало и обретает черты индивидуальности. Индивид — это личность, обретающая себя не в Боге, а в самом себе. Этот переход к появлению индивидуалистических черт как раз и связан с появлением неразрешимых противоречий, которые в Боге сняты, а при отходе от Бога обретают свою реальность, во-первых, как вертикальное противоречие иерархичности, а во-вторых, как горизонтальное противоречие событийности.
Само творение есть развертывание «из ничего» взаимопротиворечивой изначальной точки. Образом этого развертывания творения и является Крест, как две пересекающиеся пары антиномийных начал. Представителем этих начал становятся олицетворенные стихии, виденные пророком Иезекиилем в виде парадигмальной квадриги, или колесницы запряженной четырехликими херувимами. Комбинации этих стихийных начал и составляет все разнообразие тварного мира в виде взаимопереплетенной фрактальной иерархии ангельских и стихийных сил.
Человеческое «я» по божественному замыслу предназначалось ипостасной возницей данной пневмогогической и космогогической колесницы, т.е. личность должна была упорядочивать и ориентировать творение, как Путь, Истину и Жизнь в Боге.
Отказавшись от Бога, человеческое сознание автоматически теряет свое центрально-руководящее положение и обретается на краю творения, где оно соприкасается с Ничто и образует вместе с творением сложную и запутанную конфигурацию частично завершенных смыслов.
Целостность и единство самосознания, происходящее и опирающееся на Бога, при данном развороте как бы теряет свою опору, испытывая воздействие многообразных и разнокалиберных энергий. Такое воздействие оказывает развращающее и развлекающее давление на самосознание, которое начинает дробиться и конфигурироваться, что собственно означает для самосознания смерть. Вместо целостного самосознающегося единства формируется каскадный многофункциональный и противоречивый ансамбль или коллектив с индивидуальным лицом. Самосознающее себя начало затемняется и становится внутренней тайной. Как и все многообразие внешних тварных энергий, оно теряет свою прозрачность и становится секретом для индивида, который становится как бы одним из видов этих окружающих стихий.
Если в Боге самосознание чувствует себя по отношению к окружающему его невидимому миру в качестве ствола, корни которого питаются из неизъяснимой умной божественной глубины, то после отхода от Бога, индивид себя скорее воспринимает как один из листочков среди пышной кроны.
Подобное положение порождает и свои опасности. Кроме начинающегося внутреннего дробления и затемнения самосознания, индивид подпадает под влияние окружающих его стихийных тварных энергий.
Подобная сродность с ними дарует даже некоторое внутреннее чувство освобождения и облегчения, ведь снимается выделенность и ответственность, «надстояние», как если бы какой царевич вдруг сбросил с себя груз царского статуса и бросился играть с уличными мальчишками в беззаботные и бессмысленные прятки.
В первую очередь к душе подступают личностные логосы, как добрые, так и злые, то есть ангелы и бесы. Заигрывание с теми или иными и общение с ними формируют внутренние духовные тяготения души в течение последующей жизни.
Во-вторых, душа воспринимает энергию родных будущего младенца, как живых, так и умерших. Весь род, что дал начало данному существу, воспринимается младенцем как энергетическая атмосфера, в которую он погружен. Соответственно конфликты, трагедии и родовые язвы, как и родовые достоинства, также впечатляют душу и формируют ее душевное устроение.
В-третьих, безличностные стихии, определяемые положением вселенной, ее космической конфигурации небесных объектов на тот период времени, также начинают воздействие на становящуюся душу. Поскольку личность стоит над стихиями, то они, несомненно, должны быть подчинены личности, чтобы она имела возможность управлять ими. Однако, в процессе отхода от Бога, именно в меру этого отвращения и увеличивается давление на индивида космических сил. На этом и паразитируют астрологи всех мастей, стараясь из соответствующих звездно-планетных конфигураций вычислить особенности характера или даже судьбы человека. На самом деле, влияние этого воздействия может не ощущаться вовсе или повлиять только на какие-то отдельные качества души; но уж тем более, этот противоречивый процесс борьбы индивида за свою самостоятельность от низших энергий никак ни связан с каким-то определенным моментом, который стараются положить в основу гороскопа, а продолжается от начала жизни до ее завершения.
Астрология, по сути является вырожденным осколком части идеологической машины первоначального язычества, которое пыталась снять противоречия человеческой души через сознательное подчинение человеческой природы безличным стихийным силам и полное вписывание в стихийную конфигурацию вселенной. За всем этим стояло желание найти новый внебожественный центр интеграции.
Душа, собственно, этим и занимается в утробе. Хотя по природе она «христианка», то есть имеет возможность богообщения, но по своенравию она язычница, или старающаяся этого богообщения избежать посредством нахождения нового интеграционного начала.
Ни духи, ни стихии, не могут предоставить подобную интеграцию, и ею может выступить только Ничто. Но, поскольку «Ничто» — это отсутствие, которого просто нет, то реально интегрирующим началом оказывается фантазия человека о Божьем отсутствии, которая заполняется фантазмом о собственной божественности.
Действительно самосознание божественно, но при отходе от Бога самосознание подвергается процессам распада и, сопротивляясь разложению, личность формирует несуществующее начало, с одной стороны заполняемое собственным внутренним содержанием души, а с другой стороны отчужденное от него.
Это начало не имеет и не должно иметь наименования, иначе оно потеряет свою безличную интеграционность. Ведь если этому началу дать имя, это будет имя Бога, а значит, человек опять потеряет свою исключительную отчужденность от божества и его фантазии о своем первенстве рассеются. Но совсем без наименования невозможно, иначе не будет и самой интеграции.
Разрешение этой проблемы впоследствии напряженно искало как мифотворчество, так впоследствии и ее рационализированное ответвление в виде философии. Например, архаическая «Великая богиня», или китайское «Дао», или неоплатоническое «Единое» — примеры подобных решений. Некое безличное начало, не определяемое ничем, чьими масками является все существующее видимое и невидимое. Это некий не персонифицированный «Другой», однако «Другим» не являющийся.
Подобная фантазмическая фигура и формируется в сознании нарождающегося младенца и отчасти снимает противоречие интеграции души и ее существования. Однако, если до своего развращения, личность имела от Бога непосредственное непротиворечивое знание всего творения, то теперь индивиду требуется значительные внутренние усилия для ориентирования и распознавания окружающих изменчивых и текучих конфигураций энергий.
Для ориентации в новых условиях, душа использует уже опробованный прием: создает внутри себя вторую иллюзорную природу, как модель реально существующей тварной. Так закладываются основы будущего логического мышления и речи, культуры и технотворчества.
Не то, чтобы подобное моделирование совсем не имело отношение к реальности, но все же в подобных моделях отсутствует главное – целостность, это как бы более-менее удачные срезы действительности.
В индивидуальном же плане, душа будущего ребенка, осуществляя подобное творчество в моделировании тех или иных сфер, формирует свои внутренние знания, которые впоследствии, во время жизни, в качестве ресурса, будут проявляться в виде талантов или способностей.
На этом этапе душа активно напечатлевает «богооставленность», или игнорирование присутствия Бога, на что тратится колоссальная энергия, ведь необходимо игнорировать очевидное. Как своенравный и самолюбивый ребенок демонстративно не замечает своих родителей, так и индивид простраивает свои взаимоотношения с миром как будто Бога нет. Насколько индивид заиграется в эту игру, зависит уже от него самого. Хотя знакомство с Ничто может и положительно повлиять на индивидуума, так же как и на ребенка, который через самостоятельность может осознать не то чтобы важность родительской опеки, а необходимость их заботливого участия в его жизни.
Возможна даже и обратная динамика, когда еще в утробе, после знакомства со смертедеятельностью Ничто, душа обращается к Богу и тогда после рождения наблюдается феномен глубокой веры с раннего детства.
3. Ученый
Сформированная индивидуальность, связанная с напечатлением моделей тварных сил на фоне безличной модели Ничто, является только промежуточной ступенью в процессе овнешнения личности и превращение её в субъекта.
Субъектом является индивидуальное сознание, способное к восприятию и осмыслению материального видимого мира.
Самоосознающая себя душа легко и естественно воспринимает только Бога, для восприятия же невидимого мира требуются определенные, но все же, не предельные усилия. Для восприятия же внешнего, материального, видимого мира необходимы усилия близкие к предельным. И дело даже не в наличии нескольких органов чувств с необходимостью синтезирования поступающей мозаики восприятия, а в трудности самой фокусировки и ориентирования.
Невидимый мир вечно текуч, но каждая точка смыслового пространства что-то обозначает, также как и изменение положения этой точки означает изменение смысла. Соответственно смысловой образ всегда являет свое собственное содержание.
Внешнее же видимое пространство нейтрально к смыслам и их изменениям, также как и конфигурация видимого объекта не означает ничего, либо может означать что угодно. Попытка приписать видимому объекту какой-нибудь смысл есть уже вторжение невидимого мира.
Воспринимать разнесенные точки в физическом пространстве именно как пустой набор, а поле таких точек как поверхность, и топологию поверхности как форму, — вот на что тратятся огромные усилия перинатального мышления. Овнешнение сознания и восприятия приводит к постепенному смещению его внимания все более на поверхность и текстуру тел, их форму, цвет и размер, воспринимаемые формирующимися внешними органами чувств. Утробный младенец постепенно, начинает учиться воспринимать внешний мир и его глубоко впечатляют и привлекают поверхности.
Формирующееся сознание для адекватного восприятия видимого физического пространства, по-необходимости, должно научиться игнорировать и сворачивать восприятие невидимого мира, примерно так же, как до этого оно игнорировало восприятие Бога. Невидимый мир должен уйти вовнутрь и стать воистину «внутренним и невидимым». Без осуществления этого процесса свертки, невозможна никакая деятельность вовне. Сопутствующим эффектом подобной свертки смыслового мира является полное обессмысливание мира внешнего. Видимый мир видится как сумма разрозненных и распавшихся, ничем не связанных между собой элементов. Поскольку интеграционная фантазийная модель созданная сознанием утробного младенца не вмещает всего разнообразия впечатления от видимого мира, то она сама подвергается абберации и распаду.
Сознание субъекта вынужденно заполняется распадающимися образами, и составляют целый переходный пласт психики, заполненный картинами взрывов, обрывов, руин, войны, разрушения и разложения. Тревога, страх и ужас эмоционально сопровождают эти процессы и являются обязательным содержанием овнешняющегося сознания субъекта. Они возникнут даже при самом благоприятном течении беременности и при самом благожелательном и комфортном появлении младенца на свет.
Тем не менее, в дальнейшем сознание субъекта, познающего видимый мир, начинает заниматься комбинаторикой этих распавшихся элементов, делая из перемешанных осколков и фрагментов маркеры для внешнего восприятия.
Свернутый же смысловой мир, а уж тем более божественный, остается вне фокуса человеческой души и проявляется только неявно как бы в «странных и необычных» для внешнего человека состояниях сознания. Невозможно наблюдать этот мир не приглушив другие.
Внешний мир заполняется непрозрачными и непознаваемыми объектами в нейтральном пространстве. И субъективное восприятие формируется именно для работы с таким миром. Непрозрачные плотные объекты, предметы и вещи становятся для сознания более органичны и привлекательны. Их исследованием, производством и развитием и занята человеческая душа на протяжении дальнейшей жизни, в то время как исследование мира невидимого и тем более божественного, у большинства всегда сопряжено с внутренним сопротивлением и отторжением.
Когда процесс овнешнения чувств приводит к стабильному фокусированию на физическом мире, человек в принципе готов к непосредственному рождению во внешний мир. Самосознание будущего младенца стремится к этому как завершающему этапу собственной самостоятельности, хотя и не предполагает всех аспектов подобного шага, открываемых рожденным субъектом лишь впоследствии.
Однако любое пограничное происшествие снова и снова напоминает душе человека о том, что он держится в объектном мире результатом значительных энергетических затрат и в любой момент может быть выведен из него в ту область, которая как бы и не существует для внешне-ориентированного сознания.
Ученое сознание в своей интенции, продолжает эту грандиозную работу младенца по изучению внешнего мира.
Естественнонаучная деятельность как раз вырастает из попытки выявить интеграционные начала нашего мира, не прибегая к помощи мира невидимого и тем более к учету божественному влияния, однако открытые людьми законы обращаются в бессмысленность при приближении к предельным величинам и интерпретируются как взрыв. Это относится и к началу мира неорганического (Большой взрыв вселенной) и к миру органическому (удару молнии, переведший неорганику в органику).
Выведение
В дальнейшем, после рождения, в период того, что обычно называется «жизнью», идет только открытие и реализация тех дистрибутивов, что сформировались в утробе. В этом смысле все, что происходит после рождения, скорее доживание уже прежде решенного.
История человечества — это продолжающееся стремление к овнешнению, и все новые и новые появляющиеся поколения, толкают цивилизацию в этом направлении. В этом смысле идея прогресса действительно адекватна такому стремлению. Однако каждая индивидуальная душа в этом всеобщем движении не может не задаваться вопросом о его причине, необходимости и цели. Ведь смерть – конечная станция любого овнешнения и ее предел.
В этом ключе воплощение Сына Божьего есть предложение человеку вернуть самосознание человека к той изначальной точке, от которой и началось отвращение, заканчивающееся смертью. Виденье же во Христе именно беззащитного младенца, несмотря на его божественное происхождение, говорит о глубинной интуиции всего христианства. И знаменитое: «если не обратитесь и не будете как дети, не войдете в Царство Небесное» (Мф. 18.3), означает не столько реальных детей, сколько изначальное состояние сознания, оборачивающееся к Богу и еще не потерявшее Его животворную глубину.