Черный ворон, черный ворон
Что ты вьешься надо мной
Ты добычи не дождешься
Черный ворон, я не твой
Полководец Велизарий, покусывая губы, и нервно перебирая роскошные поводья своего коня, мрачно наблюдал за полем брани, на котором его славное войско, разбредшись в разные стороны, с воодушевлением мародерствовали. Только что стратиг пытался использовать свое знаменитое красноречие, которое еще недавно так воодушевляло его солдат, чтобы вернуть воинов в строй, но на его вопли теперь никто не обращал внимания.
Впрочем, Велизарий старался сохранить лицо или видимость, что все происходящее им контролируется. На самом деле ни остановить это безобразие, ни как-то повлиять на этот грабеж, у него не было никакой возможности.
Вообще полководец находился в странном расположении духа. С одной стороны его окрыляла блестящая победа малой кровью над вековым врагом римлян; с другой его досадовало не послушание его войска; а с третьей стороны он попросту боялся, что в любой момент триумф может обернуться катастрофой, если хотя бы часть вандальского войска с бежавшим царем Гелимером, нападет на этот сброд, что еще недавно было его армией. Ладно, если бы войны бродили хотя бы отрядами, но каждый обуянный страстью наживы отделялся от своего товарища, а, то и устраивая драки из-за лучших доспехов, сдираемых с вандальских тел.
Вокруг себя Велизарий сумел собрать только нескольких трибунов, командиров полков, и то после обещания дать им в десять раз больше золота, чем они наворуют, грабя трупы вместе с солдатами.
Стояла прекрасная ясная африканская осень, когда было по-хорошему тепло, а не удушающе душно, как водится в Африке.
Нахохлившись, Велизарий предался размышлениям о превратности судьбы и непрочности полководческой власти, да и просто о бренности государств. Ведь еще несколько дней назад Рим и Константинополь трепетали от одного упоминания о вандальском царстве, а поход Велизария считали заранее обреченной авантюрой безумца. И вот теперь здесь, под Трикамарой вандальского царства не стало, и в Карфагене опять развивается римское знамя.
Подобные размышления несколько успокоили главнокомандующего, но, тем не менее, не вернули полководцу триумфального настроения.
Впрочем, его философский настрой тут же улетучился, когда он увидел картину выбившая его из равновесия, так же как длинное копье тяжелого конника выносит из седла зазевавшегося супротивника.
Прямо возле его коня один из легионеров замахивался мечом, чтобы отсечь голову лежащему вандальскому князю. Вандал лежал навзничь, широко раскинув руки и ноги, в роскошных доспехах, с торчащей из груди стрелой. Выглядел поверженный всадник, достаточно колоритно, особенно длинные усы спускающиеся до могучей груди.
– Остановись, что ты делаешь? – Гневно закричал Велизарий.
Воин удивленно оглянулся на полководца, и застыл на месте, с поднятым мечом, показывая всем своим видом не понимание о причине крика своего верховного.
– Что ты делаешь? – Еще раз спросил Велизарий, подъезжая к воину. – Опусти свой меч. Дай-ка я получше рассмотрю тебя, поскольку никак не могу узнать. Где-то тут недавно был доблестный римский воин, осененный знаменем Христа, а теперь я вижу перед собой колбасника, что собрался разделывать свиную тушу. Неужели ты хочешь разделать тело этого несчастного, чтобы употребить его в пищу? Я теряюсь в догадках. Конь твой скоро издохнет от тяжести чужих доспехов и украшений, не хочешь ли ты его еще обременить и кусками мяса? Я никогда не поверю, что жажда наживы настолько может ослепить душевные очи, что ты готов расчленять трупы ради удобства снятия драгоценностей с этого несчастного. Да-да, скорее всего ты колбасник, что случайно затесался в наши ряды, когда мы проезжали мимо мясных рядов рынка.
Воин внимательно выслушал полководца и обезоруживающе улыбнулся.
– Господин мой, мне кажется, ты раздражаешься напрасно. Ты не давал нам грабить, когда мы шли через богатые села Ливии. Ты не дал нам грабить, когда мы победили вандалов под Карфагеном. Ты не дал нам ограбить жителей после взятия Карфагена, и мы не взяли у них даже куска хлеба. Ты не даешь нам грабить и здесь, когда с вандалами покончено окончательно. Тогда с чем я поеду домой в Византий? Я бедный человек и пошел в войско василевса, рискуя жизнью, ради поправки своего состояния. Я претерпевал морскую качку, холод и зной, претерпевал окрики начальников и раны от врага, и неужели я не заслужил некоторой награды, за безропотную службу? Но дело даже не в этом. Когда я рубил головы озверелым варварам, то заслуживал от тебя возгласы одобрения, но теперь, когда я хочу добить врага убившего моего товарища, чтобы отдать доспехи убитого жене погибшего, почему то слышу возглас осуждения. Никогда я не опущусь до того, чтобы уродовал трупы, но разве ты не видишь, что вандал этот еще жив.
Знаменитый полководец соскочил с коня, присел возле поверженного воина, присмотрелся к нему и с удивлением заметил, что глаза вандала действительно поворачиваются, следя за чем-то невидимым над собой. При этом он был абсолютно безучастным, и когда над ним размахивались мечом, и когда вели спор о его теле.
Настроение у Велизария испортилось окончательно, его взбесила не только спокойная уверенность легионера, но и собственная невнимательность и растрата слов впустую. Будто кто-то специально не давал ему возможности ощутить вкуса победы, погружая в бесполезную суету действий и слов.
Полководец махнул на легионера рукой, что бы тот исчез долой с его глаз и, проследив за направлением взора вандала, увидел, что тот смотрит на парящего в небе орла.
Зная, что знатные вандалы, в большинстве своем владели римским наречием, Велизарий обратиться к нему по-римски, стараясь хоть через него исправить свое настроение:
– Скажи мне, вандал, что ты чувствуешь, зная, что твоя держава пала, и зная, что скоро смерть возьмет и тебя? Что ты чувствуешь, зная, что больше не увидишь своих родных и близких? Не видишь ли ты в орле, парящим надо мной знамение победы римского оружия над варварами, так что зрелище это для тебя стало важнее, чем вид меча занесенного над твоей головой.
Впрочем, Велизарий не ждал какого-нибудь вразумительного ответа от умирающего на свои риторические вопросы, однако с удивлением услышал ровный и спокойный голос вандала, что отвечал, не отводя взора от неба:
– Ты не о том думаешь Велизарий, тебя интересует твой триумф в Новом Риме, и какой награды тебя удостоит царь Юстиниан. Но помни, что все в этом мире суета, и тем более суетна царская милость. Еще недавно я был полон сил и ярости, теперь же обездвижен, и дух мой восторжен. Сейчас ты на вершине славы и почета, но пройдет время, и тебя забытого и ослепшего не смогут узнать даже соратники по оружию.
Велизарий отшатнулся от раненого.
– Посмотри Велизарий, – продолжал вандал, – разве ты не видишь рядом с орлом ворона?
Велизарий поднял голову к небу и действительно теперь заметил ворона, который преследовал, отчаянно махая крылами орла, который спокойно раскинувшись подымался вверх.
Полководец, понял указание вандала по-своему и обиделся.
– Я не ворон, а полководец нового Рима, а значит орел. Разве ты не замечал орлов на навершиях наших знамен? Скорее вандалам пристало быть воронами, ибо они стараются отобрать не принадлежащую им добычу, и захватить не принадлежащие им земли. Именно воронами полны германские леса. И за вами сюда прилетели эти зловещие птицы, потому как отродясь я не видел воронов в Африке. Карфаген издревле покорен Римом, и не варварам пристало владеть им.
Вандал, казалось бы, опять пропустил слова Велизария мимо своих ушей.
– Смотри Велизарий то, чего и я раньше не замечал. Дух, уходящий к Богу подобен орлу, а уходящая под землю душа – подобна ворону. Ворон хочет достичь орла, но скоро у него не хватит сил. Тот, кто уходит, тот орел, кто остается, тот ворон, но, тем не менее, они братья, и не могут друг без друга. Ведь где бы была твоя победа, если бы не было врагов? Люби врагов своих, и победа достанется тебе.
– Ты бредишь, – отмахнулся Велизарий, – как может быть орел братом ворону?
– Они породнились, потому что невеста орла, это дочь ворона, и имя ей – смерть. – Ответил тут же вандал. – Разве ты не знаешь, стратиг, что и ты вандальского племени? Что тебя, как и меня тоже зовут Велизарий? Не видишь ли, что наши глаза одинакового небесного цвета? «Велизарий» означает «Великая заря», о чем ты не знал, тщетно ища римские корни своего имени.
Велизарий с раздражением и сомнением посмотрел на бредящего.
– Я забыл свое родство и стал римлянином. И нет для меня ничего вне Рима и его славы, ради восстановления которой я не жалею жизни. И здесь я для того, чтобы отомстить вандалам, за то поругание, что принесли они столице мира. Новый Рим отомстил за обиды старого Рима, и Бог нам был в помощь, почему мы и смогли таким малым числом разгромить вас, варваров, чья конница значительно превосходила нашу.
Вандал впервые отвел глаза от неба и посмотрел на полководца.
– Рим пал к нашим стопам, потому что мы отомстили за все несправедливости, что сотворили римляне когда-то Карфагену. Бог послал народ с севера, что бы мы отомстил Риму с юга. Мы выполнили свою задачу, и теперь должны уйти, но помни, что через тебя Рим победил последний раз. Далее он будет только проигрывать и скукоживаться как высыхающая шкура, пока не превратится его суетная слава в ничто.
Вандал, опять устремил взор своих глаз в бездонную синеву над собой.
Велизарий чувствовал досаду. Радость победы не только не возвращалась, во время разговора с поверженным, но совсем куда-то подевалась, ибо его красноречие не могло переговорить даже этого полумертвого и полуграмотного варвара.
– Странно, что ты упоминаешь о Боге, – перешел на новую тему римлянин, – тогда как вы известные безбожники, или того хуже, еретики. Как может быть за вас Бог, когда вы гнали истинную православную веру, и держались учения злочестивого Ария, чье чрево расселось подобно чреву Иуды. Может сейчас, перед смертью, ты откажешься от арианства и обратишься ко Христу, православно исповедуя две природы: Божественную и человеческую в одной Божественной личности?
Вандал на секунду задумался.
– Наверно это важно для тебя, раз ты меня об этом просишь. Долгое время я думал, что Арий – прадед всех арийцев. Здесь я увидел, как люди по разному понимают Христа. У ариан Христос – герой, полубог, распятый ради стяжания мудрости творения, у православных Христос – смирившийся до рабства Бог, распятый ради любви Творца. Как воину, желающему победы, мне ближе Христос ариан, как воину умирающему бесчестно мне ближе Христос православных. Мне трудно выбрать.
Велизарий немного смягчился.
– У тебя еще есть немного времени для выбора. Может ты имеешь какую просьбу воин? Я исполню ее, если это в моих силах. Может в Карфагене осталась твоя жена или дети?
Вандал улыбнулся.
– Да, в Карфагене у меня есть и жена и дети, всякий укажет тебе на семью Велизария. Передай моей жене, что она свободна. Скажи, что ты был на моей свадьбе сватом со стороны невесты. Скажи, что свадьба прошла весело, но вина гостям не достало, упились в основном только вандалы. Скажи ей, что я счастлив с новой женой, и не вернусь к ней.
– Кто же твоя невеста? – Не понял вандала римлянин. – О чем ты говоришь?
Вандал снова улыбнулся и опустил глаза к своей груди.
– Где же твои глаза Велизарий? Разве ты не видишь мою невесту, ведь она от вас, и она рядом с моим сердцем. Разве ты не видишь ее девичью красоту, и рана от ее любви, уже не заживет никогда.
Только тут Велизарий догадался, что вандал говорит о стреле, торчащей из его тела.
Стратиг задумался.
– Хорошо, я передам ей, что ты сказал, и возьму твою семью под свою защиту, раз уж Бог свел нас в твой последний час. Но скажи мне, как же можно видеть в битве – свадьбу, а в стреле – невесту? Как можно из поражения делать праздник? В детстве мне мать пела подобные песни, и я всегда удивлялся и не понимал их.
Стало заметно, что вандал ослабел, и слова давались ему все трудней.
– Счастье в том и есть, чтобы придти к своему часу, когда время превращается в вечность. Если бы ты предложил поменяться с тобой местами, я бы отказался это сделать. Я благодарен тебе брат за эту стрелу, она вводит меня в великую радость победы. Я победил Велизарий, потому что утихли во мне страсти, что разрывали мою душу. Я теперь понял, что такое победа Христа, это когда умираешь от любви, когда идешь во тьму со светом, разве это не праздник?
Изо рта вандала вдруг хлынула кровь, речь его оборвалась, и глаза тут же потускнели. Велизарий поднял голову и увидел, что ворон, не выдержав высоты, устремился вниз, а орел стал подниматься еще выше, превращаясь в еле различимую точку.
Велизарий поднялся на ноги, вставил ногу в стремя и вскочил на коня, так что его красный плащ и кожаные полоски на плечах взметнулись вверх, подобно крыльям.
– Воины! – Закричал он вдруг таким зычным голосом, что оно перекрыло все поле и эхом вернулось от недалеко громоздящихся гор. – Воины, я обращаюсь к вам со словом победы. Не тщеславтесь и не гордитесь тем, что вы разбили врага. Разве в том победа, чтобы поразить врага? Разве вы не знаете, как непостижимы пути Бога. По милости Его мы живы и враг бежал, но и мы могли бы лежать на этом поле вместо вандалов. Они храбро бились, и не думайте, что они проиграли, ибо отдавший душу свою за друзей своих, принимается Богом. Путь в землю идет земное, а к небу небесное. Не уподобляйтесь воронам, роящимся в земле в поисках блестящего, будьте подобны орлам, ищущим вечную и не проходящую славу. Хватит рыться в земле, пусть вернуться к своим командирам, те, кто хочет иметь часть в нашей победе.
Со всех сторон поля послышались приветствия, пока все не покрыл радостный крик: «Эйя-эйя» с бряцаньем оружия о щиты. Солдаты стали собираться к своим военачальникам.
– Этого вандала похороните вместе с нашими войнами, – распорядился Велизарий, показывая на умершего врага, – это брат мой.